Письма с фронта
Бессмертный полк
«Катеринка! Не волнуйся, всё будет хорошо. Ты хоть пиши, Катя, часто, часто. Скоро кончится война, и тогда мы будем всегда рядом,» - это строки из письма Евгения Францева к своей однокласснице Екатерине Мартазовой. Он написал его 12 сентября 1944 года, а через два дня Герой Советского Союза, отважный лётчик-торпедоносец не вернулся с боевого задания.
Пожелтела бумага, и выцвели чернила. Крошатся по сгибам солдатские треугольники. Но до сих пор фронтовые письма – документы огромной силы, их бережно хранят во многих семьях. Чернушинский краевед Равиль Габделхаков, биограф нашего земляка, Героя Советского Союза, собрал больше ста страниц фронтовой переписки Францева, его друзей и родных.
В них и суровость фронтовой жизни, и ненависть к фашизму, и жажда мести за свою Родину и за погибших товарищей, и вера в победу. Но в них есть место и простым человеческим чувствам, любви и нежности. Откровенно говорил о них Женя, ведь понимал, что каждая весточка может быть последней...
Много писал Евгений о своих друзьях, с которыми «не было у нас ничего друг от друга скрытого, во всём исповедовались». Одним из таких боевых друзей был Павел Галкин, штурман экипажа Францева. Сегодня он живёт в Ейске. Именно Павел Андреевич после гибели Евгения сохранил его переписку и дневники, которые спустя 30 лет передал Равилю Муллахановичу. Часть писем вошла в его книгу «Атакую. Потопил».
Хранится в его архиве одно письмо и самого Павла Галкина, адресованное Екатерине Мартазовой, подруге Францева. В нём штурман делится мыслями о своём отношении к любви. Поводом стала статья из «Комсомольской правды» от 22 марта 1944 года. Вырезку из газеты прислала Евгению сама Катя. Статья старшего лейтенанта Ивана Григоренко так и называлась «О моей любви» (её тоже отыскал в старых подшивках Равиль Габделхаков). В тексте, который писал лейтенант при свете костра на одной из дорог наступления, он рассказал свою историю.
«Она стояла с подругой на углу своей улицы под цветущей акацией. Они о чём-то громко разговаривали. Поравнявшись с ними, я что-то спросил, что-то услышал в ответ, остался, да так и не ушёл от них до первых петухов».
Это была их единственная встреча летом 1940 года. Осенью Ивана забрали в армию, а потом началась война. Были между Валей и Ваней только письма, в которых он писал об оборонительных боях и горечи отступлений. Робко рассказывали они о своих чувствах друг другу, избегали слова «люблю», но чувство это уже зародилось. Девушка жила на Кубани, писала о тяжёлой работе в колхозе, но не жаловалась: «Тебе и всем вам там не легче. А я всё-таки выстою!». В тяжёлую зиму 1941-1942 годов, в дни блокады Ленинграда, молодой командир писал: «К суровому холоду, беспрерывным бомбёжкам и артиллерийским обстрелам добавилась ещё одна страшная невзгода – голод». Но письмо любимой со словами «Я выстою!» заставляло держаться из последних сил. И он выстоял.
Лето 1942 года принесло невыразимое горе: немцы захватили Кубань, и письма перестали приходить. Конечно, Иван думал, надеялся, что Валя жива. «Эту искорку надежды раздувал бодрящий ветер стремительного наступления Красной армии по степям и нивам Кубани». И вот, наконец, он получил долгожданный листок. Шесть месяцев Валя была в немецком плену. «Я никогда не теряла надежды на возвращение наших…», - писала она. «Прочитав эти строки, я почувствовал, что сердце моё вот-вот вырвется из груди и улетит, Бог знает куда», - писал он. С того дня послания стали гораздо теплее и откровеннее. Влюблённые спасали этими письмами друг друга среди войны.
Своей радостью Иван поделился с друзьями, рассказал о Валентине и её письмах. Но нашлись завистники и попытались очернить Валю и Ивана в глазах друг друга. Им стали приходить анонимки. Валентине о том, что Иван якобы женился, а Ивану - что любимая ведёт «распутный образ жизни». Четыре года любви, страданий, веры в победу - и долгожданное счастье разрушили...
«Скажите же, товарищи, какими словами мне передать своё негодование мерзким, низким поведением подлых сплетников, так грубо нарушивших наше счастье? Я верю, что Валентина окажется выше жалких сплетен, и мы будем снова счастливы. Но пусть общественность заклеймит этих грязных людей, нарушающих душевный покой фронтовика», - закончил статью офицер.
Эту статью Екатерина Мартазова и отправила Францеву. Наверное, она чувствовала себя в такой же ситуации, ведь в одном из писем она сообщала, что ей пришла подобная анонимка. Статья не оставила боевых товарищей равнодушными - они обсуждали её между собой, а Пётр Гнётов и Павел Галкин (друзья Евгения Францева) написали об этом письма Кате. Письмо Павла Андреевича сохранилось. Вот его текст.
«8 апреля 1944 г.
Здравствуйте, Катя! Час тому назад мой друг Женя получил от Вас письмо, в котором находилась вырезка «О моей любви». Женя прочитал всем эту статью и записку, в которой Вы обращались к его друзьям.
Как один из его друзей я и пишу Вам эту короткую записку. То, что это рассказ и выдуманный – в этом я убеждён (много неестественности), но всё же подобные случаи уже встречались с моими товарищами. Почему?
За последнее время 2-2,5 года – у очень большого количества наших людей изменились отношения в вопросе о любви. Именно в этот период любовь подвергается величайшему испытанию, когда большинство любящих и любимых разлучены известными обстоятельствами и блажен тот, кто, преодолев все трудности разлуки, поборов свои побуждения, донесёт незапятнанным своё знамя любви и вручит его своей подруге (хотя бы и будущей, если её нет сейчас) после долгой разлуки. Но в том-то и беда, что, мне кажется, таких «блаженных» будет не очень много (таковы люди!), и виною здесь не только «инстинкты», но и те людишки, которые, заботясь о своём «Я», обладая некоторыми внешними положительными качествами, пользуясь любыми средствами (сплетни, обман, интрига), имели успех у женщин, которые, в свою очередь, обладая теми же недостатками, стали иметь ещё крупный один: увлеклись математикой и стали «рассчитывать» - они «считают» знакомых как «средство», «момент», и на последнем месте «чувство». Вот из-за этих-то людей и горит прекрасное здание любви. Но… остаюсь не оконченным. С приветом, Галкин».
Но никакие интриги не могли сбить с толку и испортить отношение Евгения Францева: в своём дневнике в марте 1944 года он написал: «И каждый раз, возвращаясь из полёта к людям, я любил их с удесятерённой силой и нежностью. Любовь делает нас достойными неба, и само оно делает нас достойными любви».
А утро было тихим...
Из воспоминаний Виталия Тимофеевича Сарапулова, уроженца с.Бедряж.
Весной 1944 года я прибыл на фронт. Наши войска вели успешное наступление в Калининградской области, приближаясь к границам Латвии. Триста километров мы прошли в походном порядке, догоняя передовые части. Нас вооружили, и мы уже равноправными членами влились в большую семью наступающей армии. Во взводе автоматчиков встретился с хорошими товарищами, подружился с одногодком Гусевым, который уже по опыту знал, что такое наступление.
Громя фашистские орды, освобождали мы сёла и города Латвийской республики. Получен приказ: форсировать реку, взводу автоматчиков захватить плацдарм на другом берегу, где укрепились немцы. Нас было всего двадцать человек. Во время форсирования понесли потери. Задет вражеской пулей в голову был и я. Однако мы с ребятами выполнили приказ, удержали плацдарм до переправы основных войск нашего полка.
Под хутором Набадзини мы держали оборону. Я был тогда наводчиком станкового пулемёта. В нашем отделении было девять человек: четверо русских, два узбека, один украинец, один башкир и один латыш. И все же мы хорошо понимали друг друга.
Долго и томительно тянется время в обороне. Фашисты всячески пытались разузнать наши позиции, наши намеренья. Вылазки немецких разведчиков можно было ожидать в любое время, так что дремать не приходилось.
Наконец, наши войска начали наступление при поддержке авиации, артиллерии и бронепоездов. Гарь и дым застилали землю. Мы готовились к атаке. В это время прибегает старшина, комсорг батальона: «Боец Сарапулов, мы принимаем тебя в члены ВЛКСМ. Ты должен оправдать доверие комсомола и первым ворваться в хутор!». Но с пулемётом «Максим» быстро не побегаешь. Беру автомат, два диска и две ручные гранаты. Стреляя на ходу по отступающим немцам, врываюсь в хутор. И после боя комсорг вручает мне комсомольский билет. Я –комсомолец!
Начало апреля 45-го. Ночь. Сильный дождь не перестаёт лить ни на минуту. Еле тащимся по раскисшей земле, в траншеях воды по колено. Кругом вода, грязь, а напиться негде. Продукты доставляли только ночью: местность открытая, а немцы - на опушке леса. Они совсем обнаглели, днём выставляли снайперов, и из траншеи невозможно было высунуть головы. Однажды утром стою я на посту со своим ручным пулемётом. Вдруг вижу: выходят два фашиста и так спокойно, будто у себя дома, начинают пилить ёлку. Нет, думаю, звери, не позволю вам загубить дерево. Дал очередь - всё смолкло. Остались лежать фашисты на земле.
Утро 8 мая 1945 года было таким тихим, словно и не было никогда войны. За ночь немцы отошли на другой рубеж. Мы узнали о капитуляции Германии, но оборону всё-таки заняли. Остановились в лесу, окапываться никому не хотелось. Всю ночь мы просидели у костра. Говорили о будущем, мечтали, некоторые плакали, смеялись. Стрельба шла всю ночь, но никто из нас её не замечал…
Чтобы жизнь продолжалась
Не так давно моя подруга Кристина гостила у бабушки в деревне и, разбирая книги в пыльном шкафу, наткнулась на дневник своей прабабушки. Он выглядел как обыкновенный блокнот, какой сегодня можно обнаружить на полках любого магазина. Но это только снаружи, а внутри - пожелтевшие страницы, чернильные строчки и семейная история...
- Сегодня получила письмо от Алексея, писал о том, что очень тяжело, нет времени даже на сон. Скорее бы эта война кончилась...
- Писем давно не приходило, ночью Ольга плакала - переживает за папу. Похоронки тоже не приходило, остаётся только молиться...
- Наконец пришло письмо от Алексея. Его друга Ивана ранило в грудь, скончался. Пишет, что очень устал и желает, чтобы его ранило, потому что сможет хоть немного отдохнуть. Эта мысль привела меня в ужас, Ольга снова заплакала.
- Сегодня шла на работу, а навстречу ехал поезд, из окна которого выглядывал машинист. Он всё время сигналил и смеялся, причину чего мне потом разъяснили товарищи: «вчера закончилась война», после чего мы стали плакать и обниматься. Теперь Алексей наконец-то вернётся домой.
И больше ничего. Позже бабушка Кристины рассказала, что её отец так и не вернулся. Поначалу мать сходила с ума от горя: меньше улыбалась, а по ночам уходила в баню, откуда возвращалась с заплаканным лицом, но постепенно обступали заботы, нужно было поднимать детей, а жизнь продолжалась...
Полина Деткина
Семейная летопись
Война пощадила не всех, но мужчинам в нашей семье везло. Все они вернулись раненые, контуженные, но живые.
Отец Григорий Сергеевич Трубников прошёл всю войну «от корки до корки». Служил и после войны ещё год. Был контужен, всю жизнь хватался за сердце. На войне был связистом. Награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны.
Рассказывал, как однажды выходили из окружения под Калининградом и расположились передохнуть на поляне. И тут из леса выехал немецкий танк. Приготовились умирать, а из танка вылез русский Ваня. Что тут было? Кто замер, кто плачет, у кого нервный смех...
Мой дядя – Иван Ильич Дранишников горел в танке. Был ранен в голову и в руку. Левая рука висела, как плеть. На лбу была широкая и глубокая вмятина. Как-то я спросила у мамы: «Как дядя Ваня живёт с прогнутым черепом?». Мама так и заревела: «Галька, какой череп? Там только кожа».
Судьба берегла его. Ведь ткни веткой (он ходил с нами по грибы и ягоды), или щепка отлети (одной рукой он всю жизнь колол дрова) - и конец. Что удивительно и необъяснимо: раз во время войны вся семья сидела за столом, и вдруг бабушка закричала: «Ивана ранило! В голову и в руку!» И упала без чувств. А через несколько дней пришли известия о его ранении.
Другой дядя - мамин двоюродный брат – Григорий Сарапулов был в партизанском отряде Медведева. Не только воевал, но и плёл лапти для сослуживцев. Медведев упоминает его в своих книгах «Это было под Ровно» и «Сильные духом» как командира отделения и лучшего подрывника.
Дед Феоктист Филиппович Полонянкин прошёл три войны. В гражданскую воевал у Чапаева. Когда пришёл к Василию Ивановичу, тот выстрелил у него над ухом. Дед вздрогнул, а Чапаев сказал: «Мне такие не нужны». Но всё равно он воевал у Чапаева. Потом Финская и Великая Отечественная. Дожил дед почти до 90 лет в здравом уме и постоянном труде. Но о войне никогда не рассказывал.
Другой дед Илья Никифорович Дранишников и дядя Сергей Трубников работали в Перми на заводе – была бронь. Работа была тяжёлая, а питание…
Когда дед совсем обессилел, его отпустили домой. От Куеды до Горки он буквально полз на коленках. Сколько полз – одному Богу известно. Дополз до крыльца, подняться не мог, чем-то стукнул о ступени. Мама услышала. С бабушкой Пелагеей Ивановной затащили его в дом. Дед ревёт, есть просит. А мама с бабушкой ревут: «Тебе нельзя!» Давали понемногу сырые яйца и выходили. Дед потом всю жизнь проработал в колхозе конюхом.
Галина Макарова
История старой фотографии
Рассматривая бабушкин альбом с фотографиями, я обратила внимание на старые снимки и спросила: «Кто эта бабушка?». Оказалось, что это - моя прабабушка Александра Фёдоровна. Жила она в деревне Кандала. Муж её, прадед Дмитрий Филиппович, вместе с другими мужиками ушёл на фронт в самом начале войны в 1941 году. Дома остались жена да шестеро детей. Самому младшему исполнился месяц (это был мой дедушка Алёша).
Первое время от прадеда приходили письма, а потом перестали. В 1942 году пришло извещение, что он пропал без вести... Прабабушка прожила 82 года и всё надеялась на чудо, что муж вернётся с фронта.
Она умела не только ждать. Кем только она не работала: была и конюхом, и почтальоном, и птичницей. Вместе с другими колхозницами пахала, сеяла, жала рожь, связывала в снопы, молотила, возила зерно в Чернушку. Зимой возили из лесу дрова, гравий с Капкан-горы на дороги. Ребятишки помогали, как могли: кроме учёбы в школе, присматривали за младшими, топили печку, готовили еду. Подрастая, тоже начинали работать в колхозе: копали картошку, сгребали сено на покосе, теребили лён, собирали колоски, пасли жеребят, собирали ягоды, драли корьё... Наградой за помощь в колхозе для ребят было разрешение съездить в «ночное» - покормить и выкупать лошадей.
Дедушка Алёша рос в военные годы. Сам он говорит: «Нельзя об этом забывать. Война всегда будет волновать - это великая беда, которая на четыре года покрыла нашу землю».
Анна Багаева, ученица 6 класса гимназии
Десантура не сдаётся!
День Победы был для отца светлым праздником. Как жаль, что уже много лет мы отмечаем его без нашего Геннадия Семёновича...
Семнадцать лет было Геннадию Евсюкову, когда в январе 1943 года он стал курсантом 2-го Орджоникидзевского пехотного училища. А совершеннолетие отметил уже будучи командиром отделения 13-й гвардейской воздушно-десантной бригады. Хотя какое там «отметил»: шли самые тяжёлые дни войны июля 1943-го года, а десантура всегда впереди - за линией фронта. Воевали и в Европе - освобождали Венгрию. Полной чашей хлебнул фронтового лиха: хоронил друзей, мёрз, сутками лёжа в сугробах в засаде. Но нам, детям, спустя много лет старался рассказывать не об ужасах войны, а о курьёзных случаях.
Так, сбросили их на территорию, занятую немцами. Более суток лежали они в снегу возле деревни, наблюдали. Ни покурить, ни обогреться. Вот только фрицев не видно, а добыть языка очень нужно! Дождались, когда за околицу к колодцу подошла старушка. Подползли к ней: «Мать, немцев в деревне много?». «Да вы что, миленькие, нас уже неделю как освободили…» Видно, ошибся ночью лётчик, не там десант выбросил.
Победу Геннадий Семёнович встретил в латвийском госпитале. И опять рассказывал об этом, шутя: «Я Победу под эстрадными мостками встретил. Вышел в госпитале во двор затемно, вдруг слышу: шум, выстрелы. Ну, думаю, «лесные братья». Они тогда целые госпитали раненых в Латвии вырезали. Во дворе эстрада стояла, сработал инстинкт десантника: мгновенно нырнул под мостки, а там ещё пара раненых схоронилась. Забившись в угол, прислушался, и вдруг радостное: «Ура! Победа!». Это до госпиталя весть дошла, и у кого оружие было - салютовали. Вот так...»
Мы, его дочери, очень любили играть с фронтовыми медалями отца «За отвагу», «За освобождение Венгрии», «За победу над Германией»... Так вот и «заиграли», теперь жалеем, что не можем похвастаться детям и внукам, каким геройским был их дед и прадед. На память остались немногие фронтовые фотографии и военный билет.
Татьяна Власова (Евсюкова)
